Помощник президента РФ Андрей Белоусов в интервью BG подвел промежуточные итоги развития технологических инноваций в России и рассказал о перспективах НТИ на фоне запуска нацпроекта «Цифровая экономика»
BUSINESS GUIDE: Что с 2011 по 2017 год, с вашей точки зрения, в инновационном развитии страны получилось успешным? То, что не получилось, в любом случае будет обсуждаться, тогда как в российском обществе редко фиксируется то, что получилось.
АНДРЕЙ БЕЛОУСОВ: Если говорить, о том, что действительно удалось сделать за эти годы,— удалось запустить или перезапустить ряд технологически активных секторов. Безусловно, это касается прежде всего оборонно-промышленного комплекса, это касается «Росатома», это касается авиационной отрасли, прежде всего «Вертолетов России», как, впрочем, и ОАК. В стране действительно появился сектор высоких технологий.
Второе — это то, что начало получаться, хотя пока тренды неустойчивы, но в России появилось значимое количество технологических стартапов. Молодежь начала пробовать себя в области технологического предпринимательства,— и это коррелирует с ростом поступлений в инженерные вузы. Когда мой сын семь лет назад поступал в Бауманку, конкурс был небольшим. Когда он оканчивал, мы все радовались, что он не сейчас поступает. Это, наверное, вторая история.
Ну и третье: технологическое развитие теперь находится в фокусе общественного дискурса. 15 лет назад о технологиях в России вообще никто не говорил. Я помню, с каким трудом, когда я еще начинал работать с премьер-министром Михаилом Фрадковым, нам удавалось вести такое обсуждение и в структурах власти, и в общественном поле — почти безуспешно! Сейчас же о технологиях не говорит только ленивый, технологическое развитие в фокусе внимания самых разных социальных групп — и элитных групп тоже.
Вот это, наверное, три основных плюса.
Теперь — что не удалось. Есть формальная сторона дела: у нас очень низок уровень инновационной активности. Более того, если брать статистические замеры (правда, оговорюсь, их качество оставляет желать лучшего) — он даже снижается. Уровень инновационной активности в России в 2017 году был ниже, чем в 2012 году, хотя и тогда он оставался очень низким. Доля инновационно активных предприятий в технологической сфере составлял порядка 9%, сейчас он упал до 7–8%. По аналогичным замерам в странах Европы более или менее стандартный уровень — 30–40%. Я, откровенно говоря, думаю, что для России уровень занижен примерно вдвое, но даже уровень 15–20% все равно очень низок. В указе президента, как известно, поставлена задача к 2024 году выйти на уровень 50% — и это вполне достижимая цель. При этом, и хочу подчеркнуть это, объемы затрат на технологические инновации компаний выросли с 2012 по 2017 год примерно вдвое — с 700 млрд руб. до 1,4 трлн руб.
BG: Сокращение инновационной активности при росте инвестиций в R&D вдвое — так не бывает.
А. Б.: Это как раз говорит о качестве нашей статистики — так не бывает, но у нас есть. О картине в целом: пока не удалось добиться перелома в инновационном развитии, не удалось создать массовую систему поддержки технологических инноваций и, самое главное, превращения технологических инноваций в экономический ресурс. То есть нет ситуации, в которой вложения в новые технологии являются экономически оправданными, поскольку они производят добавленную стоимость и увеличивают капитализацию компании.
Первая причина — отсутствие системы. Вторая причина: не до конца обустроена нормативная база всего инновационного цикла. Речь идет о защите прав интеллектуальной собственности, о результатах интеллектуальной деятельности, об обороте прав на них. То, что в развитых странах мира составляет значительную часть ВВП, у нас — несколько процентов.
Все это, собственно, задачи, которые предстоит решить в ближайшую шестилетку.
BG: Есть ощущение, что в 2011–2012 годах общественные ожидания от технологической сферы были завышены и сейчас общество в большей степени склонно рассуждать о том, что все в этой сфере очень плохо. Разделяете ли вы его?
А. Б.: Нельзя опираться на ощущения в такого рода суждениях. Почему я с вами не соглашусь: для меня индикатором отношения общества к технологиям и технологическим инновациям является поведение молодежи. Мы наблюдаем в последние годы, что молодежь все больше и больше идет в технологически продвинутые сферы. Это касается и подростков: речь идет об успехах WorldSkills, об успехе «Кванториумов». Это касается высшего образования, это касается количества технологических стартапов — это все показатели того, что молодежь последние несколько лет двинулась в область высоких технологий. Очень важно эту волну поддержать, подхватить. Я считаю, что сегодня это основная задача государственной власти наряду с технологическим импортозамещением и превращением технологического импортозамещения в технологический экспорт.
BG: Критика инфраструктуры инновационного развития с 2012 году была связана в основном с дизайном государственных институтов в этой сфере. Понятно, что они — удачные или неудачные — есть, и их невозможно и рискованно быстро перестраивать, поскольку они работают. Тем не менее в среднесрочной перспективе что из нынешних институтов инновационного развития, с вашей точки зрения, останется, что уйдет, а что надо было бы поменять, но невозможно сделать быстро?
А. Б.: Я скажу так, что роль государственных институтов в той области, о которой мы говорим, трояка.
Первое — это, безусловно, системное видение развития. Точнее, интеграция этого системного видения в госуправление. Это очень важная функция, поскольку в сфере технологий происходят очень быстрые изменения и кто-то должен эти изменения отслеживать, воспринимать и транслировать в ключевые элитные группы: бизнес, директорский корпус. В СССР эта функция была достаточно развита, сегодня в России она практически отсутствует. Пока мы пытаемся здесь нащупать способы работы — на базе вузов, в рамках в том числе НТИ.
Вторая функция госинститутов в этой сфере — регуляторика. Здесь ситуация еще более сложная. У всех, кто работает в этой сфере, насколько я могу судить, общее мнение: регулировать технологическое развитие необходимо. Это не должно выглядеть как Клондайк, где прав тот, у кого в руке кольт. Мнение предпринимателей: они не за нерегулируемый рынок технологий, он им не нужен. А какой нужен, что, собственно, регулировать? И вот здесь проблема: точно этого никто не знает. Неслучайно и в рамках НТИ, и в рамках программы цифровой экономики специально выделены блоки и организована работа по совершенствованию, или, если точнее говорить, созданию, новой регуляторики, которая бы опережала запросы технологических предпринимателей в данной области.
И третья функция — финансовая поддержка. Здесь есть позитивные примеры, но они все скорее лежат в области посевного финансирования. Я имею в виду в первую очередь Фонд Бортника и другие структуры, которые выдают гранты на развитие технологических проектов. Там хороший результат, там есть очевидные достижения. Но практически нет венчурного финансирования, практически нет механизмов акселерации компаний.
Наконец, нет или почти нет институтов работы с крупными проектами. В основном все сводят до сих пор к бюджетному финансированию таких проектов. Известно, что в нашей стране в сфере разработок соотношение бюджетного финансирования и частного — два к одному. В это же время в мире обратное соотношение: на рубль (доллар, евро — не важно) бюджетных денег приходится два рубля частных. Для России эта пропорция очень устойчива, она сохраняется уже много лет, благодаря этому мы никак не можем вырваться за пределы нынешних показателей общих расходов в экономике на R&D. Всякий раз ставится задача — увеличить долю расходов на исследования и разработки в ВВП. Она как была около 1%, так и остается. Почему? Бюджет не может все вытянуть, а частных вложений в R&D пока крайне недостаточно.
Для увеличения этого показателя нужны институты. Нельзя ожидать, что мы одним скачком перепрыгнем от бюджетного финансирования к частному, но можем и должны создавать промежуточные формы: государственные институты, финансовые институты, которые делят риски с частными предпринимателями в этих областях.
BG: Вы много лет занимаетесь проектами Национальной технологической инициативы (НТИ). Проекту уже много лет, что яркого и важного там происходит?
А. Б.: Если вы ищете яркость в отчетах, которые пишут чиновники вроде меня,— там яркости никогда не найдете. Язык, на котором это все пишется, предназначен для того, чтобы все выглядело блекло и однотонно. Но если вы, например, зайдете на экспозицию результатов НТИ на выставках, уверяю, вы будете поражены палитрой красок и богатством впечатлений. То, что сделано в НТИ в рамках отдельных уже реализованных проектов,— это очень много. От медицинских технологий, экзоскелетов до наработок НТИ в области «Автонета» и дронов. Большинство российских гражданских дронов начинались как разработки НТИ — это сейчас стало общим местом. Это касается и нейросетей, и медицинских технологий. Если говорить в целом, в рамках восьми «дорожных карт» — на этот момент в проработке порядка 450 проектов, включая проекты Фонда содействия инновациям, из них около 10% реализуются.
Никогда не гнались за количеством проектов. Очень важно было качество. Но основной результат — это формирование сообщества. Сегодня сотни тысяч людей втянуты в эти процессы, прямо или косвенно, в образовательных учреждениях, в науке, в предпринимательстве — это именно сообщество. Оно все в базах, мы с ним активно работаем, и это очень важная история. Можно сказать, что удалось разрыхлить почву продвижением первых проектов. Следующий же этап развития НТИ — три основных направления. Первое — структуризация сообщества НТИ: для этого создаются специальные инфраструктурные центры, которые будут работать в рамках «дорожных карт». Второе направление — создание и развертывание специализированных финансовых институтов поддержки стартапов, потому что НТИ — это в основном стартапы. Третье направление — создание центров компетенций, в том числе для поддержания сквозных технологий, которые тоже выделяем в рамках НТИ. Эти центры компетенций создаются главным образом в вузах.
BG: Чем будут заняты инфраструктурные центры НТИ?
А. Б.: Несколько функций. Это информационно-аналитические структуры: в хорошем смысле разведка, стратегирование, выявление трендов, новых тенденций, новых крупномасштабных явлений в технологической сфере. Все время что-то происходит в данной области — например, в области беспилотников в гражданской сфере неожиданно вышла на первый уровень значимости не столько «техника», сколько интерпретация информации, и это важно. Функция инфраструктурных центров — обеспечение доступа сообщества НТИ к такой аналитике. Второе — создание системы сетевых коммуникаций, это всевозможные семинары, конференции, онлайн-коммуникации, это специализированные соцсети. Третья функция инфраструктурных центров — функция поддержки стартапов. В основном это организационная поддержка, но думаем осуществлять через центры частично и поддержку финансовую.
BG: Есть ли у вас планы создания принципиально новых схем финансовой поддержки стартапов?
А. Б.: Нам бы со старыми сейчас справиться.
BG: То есть в основном вы предполагается трансформацию существующих институтов финподдержки, в том числе инвестиции РВК, совместные инвестфонды?
А. Б.: А что здесь можно придумать и зачем? Как и везде, нужны венчурные фонды, вхождение их в капитал, выращивание компаний. В мире уже они опробованы.
BG: Вы практически не упоминаете еще один «инфраструктурный» аспект технологического развития — образование.
А. Б.: Очень важное направление. У сообщества НТИ есть очень жесткий, ярко выраженный запрос на специфическое образование в технологической сфере. Поэтому то, что сейчас делается в рамках создания Университета НТИ,— это попытка ответить на этот запрос.
На форуме «Технопром 2018» был представлен нацпроект «Наука», который будет увязан с реализацией НТИ
BG: Вы в начале разговора упомянули оборонный комплекс как сектор экономики, в которых сейчас инновационные процессы идут более активно, чем в других. Есть ли смысл в стимулировании его технологического развития? ОПК — сектор в основном государственный, кроме того, по множеству причин достаточно слабый транслятор технологий в экономику.
А. Б.: Запущен целый ряд проектов по диверсификации оборонно-промышленного комплекса. Очень хорошо, а в ряде случаев — даже неожиданно стартовали концерны в этой сфере. Пытаемся поставить это в качестве одной из основ технологического развития. Финансовой поддержкой диверсификации занимается ВЭБ под руководством Игоря Шувалова и Фонд развития промышленности. «Ростехом» совместно с ВЭБом создана специальная компания, которая должна быть коммуникатором между рынком и оборонными предприятиями по части развития гражданских технологий и продвижения гражданской продукции на внутренний и внешний рынки, этим занимается и Минпром, и вице-премьер Юрий Борисов.
BG: С 2019 года правительство будет реализовывать по крайней мере один нацпроект, с которым НТИ сильно пересекается,— это «Цифровая экономика». Как вы видите в будущем сосуществование этого нацпроекта и НТИ?
А. Б.: Давайте я начну с более широкой истории. В рамках каждого из национальных проектов на самом деле есть несколько ключевых сюжетов, которые, собственно, и формируют повестку этого политического цикла до 2024 года. Примерно в двух третях этих сюжетов есть очень сильная технологическая составляющая. Например, экологический проект. Один из таких сюжетов — ликвидация по всей стране свалок. Это невозможно сделать без развертывания области производства узкотехнологичного оборудования по переработке отходов. Не следует путать эти технологии с технологиями мусоросжигающих заводов — это другая история. Для решения задач нацпроекта требуется оборудование по сортировке и переработке отходов — эта сфера требует НИОКР, исследований, разработок, производства оборудования.
Федеральный проект «Чистая вода», другая составляющая нацпроекта — могу сказать, что проект порожден не только потребностями, но и наличием в России соответствующих технологий. Причем эти технологии были обнаружены в несколько неожиданном месте — Московском институте теплотехники, который является ключевой организацией в сфере разработки ракетного вооружения, в том числе ядерного. Так вот они делают необходимые стране системы водоочистки, причем не просто делают — в Москве они уже работают: несколько миллионов человек пользуются водой, которая пропускается через систему подготовки воды, сделанной на этом заводе. Это в принципе довольно дешевые и очень высокопроизводительные модульные установки. Безусловно, все это требует проверки, подготовки, оценки, но есть такая история, и нацпроект будет реализовываться, видимо, этими ультравысокими технологиями.
Наконец, наилучшие доступные технологии (НДТ) — это потенциально мощнейшая технологическая революция. К слову сказать, так называемый список Белоусова — это список компаний семи отраслей (сейчас уже больше), которые в рамках первоначальной идеи предполагалось стимулировать к технологическому перевооружению в рамках НДТ.
Да и в других нацпроектах все выглядит так же. В дорожном строительстве без перехода на новые технологии реализовать те планы, которые сейчас есть в правительстве, невозможно. В жилищном строительстве специально выделили отдельный раздел по модернизации нормативной базы, имея в виду применение в строительстве новых технологий — это алюминий и композитные материалы, это новые техники проектирования.
BG: Еще один «смежный» с НТИ нацпроект — научный. Хотя он пока не утвержден, вряд ли его программа принципиально изменится. Что вам с точки зрения реализации НТИ в нем нравится и что не нравится?
А. Б.: Во-первых, нацпроект по науке не утвержден, но он одобрен, он прошел уже президиум президентского совета (далеко не все проекты прошли его с первого и даже со второго раза). На заседании президиума президентского совета один из его создателей, помощник президента Андрей Фурсенко, прямо сказал, что по-хорошему национальные проекты в науке должны стать исполнительным механизмом для НТИ. В этой логике НТИ просто должна давать запрос на реализацию мероприятий научного нацпроекта.
Конечно, вот прямо так делать не получится, потому что в науке есть своя логика и свои тренды. Но тем не менее я бы эту модель, которую предложил Андрей Александрович, с поправками, но сохранил. НТИ — это программа про будущие рынки, наиболее интенсивные с точки зрения формирования запроса науки. Наука, как говорили в свое время классики, становится непосредственной производительной силой. Поэтому изначально, когда формировался этот проект, мы имели в виду: научный нацпроект должен быть не суммой планов академических исследований, а способом организации научного сообщества. В идеале это сообщество должно иметь приоритетом именно эти перспективные потребности — для НТИ, для нужд обороны, для других национальных целей.
BG: Тем не менее НТИ будет реализовываться отдельно, а нацпроекты — отдельно?
А. Б.: НТИ не стали включать в национальные проекты, потому что это другой формат. Там есть уже сложившаяся система, направления, организационная поддержка всей этой конструкции, это уже работает. Грузить туда напрямую цели нацпроектов — велик риск все это сломать, чего нам не хочется. Тем не менее проект такой будет: он будет не национальным, есть другой формат федеральных проектов.
Что же касается связи НТИ и нацпроекта «Цифровая экономика», то их связь самая что ни на есть живая и очень многоаспектная. И ту, и другую программы начинала делать одна и та же команда, их идеологии очень близки, обе программы про рынки, про компании и про людей, а не про «железо» и программное обеспечение. Подходы близкие, есть точки пересечения, есть даже общая инфраструктура. Значит, будем создавать что-то общее, имея в виду одни и те же задачи.
ИСТОЧНИК: https://www.kommersant.ru/doc/3814084
